29/12/2011
0В недавнем прошлом наши исследователи, анализируя явления общественной жизни, имели обыкновение ссылаться на ленинские слова о том, что для научного подхода в этой сфере «…самое важное… — не забывать основной исторической связи, смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие главные этапы в своем развитии… проходило, и с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь» [1].
__________________________
1 Ленин В. И. О государстве // ПСС. — Т. 39. — С. 67.
Сегодня диалектический подход непопулярен; не применяют его и к рассмотрению «политики». А жаль. Ведь она у нас в стране, как и на большей части постсоветского пространства, имеет иное содержание, чем раньше. Мы же, рассуждая о нашей политической системе, постоянно говорим о демократии, легитимности власти — их недостатке или избытке — так, словно есть какие-то раз и навсегда определенные нормы.
Рисунок Игоря КОНДЕНКО
Античность: «Цель государства? Конечно, благо общества»
В античности государство рассматривалось как высшая форма объединения людей, а политическая деятельность — как высший вид деятельности, имеющий целью общественное благо. Власть не нуждалась в легитимации, так как государству не требовалось людское признание. Отсюда — легитимность любой формы правления.
Одной из таких форм была демократия как подлинная власть народа, который собирался на агору, утверждал все важнейшие решения государства. Но такое народовластие могло существовать лишь ввиду малочисленности граждан в каждом из древнегреческих государств-городов. К тому же демократия считалась не высшей формой правления, а худшей: ведь при ней власть служила лишь одному социальному слою — беднякам — вместо того чтобы заботиться о всеобщем благе. А именно последнее качество государственной власти Аристотель выдвинул в качестве критерия разделения форм правления государства на правильные и неправильные.
В Средневековье монарх тоже не нуждался в народном признании и демократии: своим статусом он обладал по праву рождения и перед ним стояла задача обеспечить процветание государства, как он это понимал, — ибо то было его владение. Однако даже в эпоху абсолютной (не ограниченной какими-либо учреждениями) власти государя ей надлежало стремиться к обеспечению всеобщего блага.
Вопрос о легитимности политической власти и демократии возникает в новое время, когда правители стали получать полномочия от народа и к власти начали приходить такие же рядовые люди, как и их избиратели. Власть отныне уже не воспринимается как нечто данное свыше и не подлежащее критике, поэтому перед ней встает проблема обоснования своей необходимости и функций.
Новое время: «…и защита интересов граждан»
Усилиями Томаса Гоббса, Джона Локка и позже Жан-Жака Руссо получает развитие договорная теория государства, согласно которой оно представляет собой олицетворение политической власти и возникает из естественного состояния общества путем соглашения между людьми. Эта концепция еще в конце XIX в. была подвергнута критике и по существу отвергнута, однако содержащиеся в ней положения о назначении политической власти остаются краеугольным камнем мировой политической науки.
«Конечной причиной, целью или намерением людей (которые от природы любят свободу и господство над другими) при наложении на себя уз (которыми они связаны… в государстве) является забота о самосохранении и при этом о более благоприятной жизни», — пишет Гоббс [2]. Ему вторит Локк, считая главной целью объединения людей в государство их стремление к сохранению собственности (под которой он подразумевает и жизнь, и владения).
_____________________________
2 Гоббс Т. Соч.: В 2 т. — Т. 2. — М., 1991. — С. 129.
Руссо подчеркивает цивилизационную роль государства: человек отказывается от естественной свободы, приобретая «…гораздо большие преимущества — его способности упражняются и развиваются… и вся его душа возвышается до такой степени, что если бы злоупотребления новыми условиями жизни не низводили его часто до состояния более низкого, чем то, из которого он вышел, он должен был бы беспрестанно благословлять счастливый миг, вырвавший его навсегда из прежнего состояния и превративший его из тупого и ограниченного животного в существо мыслящее, в человека» [3].
_______________________________
3 Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре. — М., 1998. — С. 17).
Таким образом, по представлениям нового времени, цель государства и оправдание его существования заключаются в общественном благе, в защите интересов создавших его граждан. И если оно отступает от своего предназначения и из слуги общества превращается в тирана, то люди, считает Руссо, имеют право отвергнуть тиранию.
Гегель далек от того, чтобы выводить суверенитет государства (представляющего собой, по его теории, высшее воплощение абсолютного духа в обществе) и верховенство политической власти из народного признания: «…индивид обладает объективностью, истиной и нравственностью лишь постольку, поскольку он член государства» [4]. Тут философ как бы возвращается к взглядам античных мыслителей. Но относительно предназначения государства сходится как с ними, так и с концепциями нового времени: это благо народа.
________________________________
4 Гегель Г. В. Ф. Философия права. — М.: 1990. — С. 279.
«Объективный ход истории» — по Марксу
Карл Маркс, подвергнув анализу современное ему капиталистическое общество, приходит к выводу, что государство, политическая власть выступает представителем не всего этого общества, а только экономически господствующего класса (т. е. меньшинства граждан), выражая и реализуя его интересы. Интересы же других классов и социальных слоев защищает лишь в той степени, в какой это необходимо для сохранения существующего строя. Только после социалистической революции, с переходом власти в руки пролетариата, государство становится выразителем интересов большинства трудящихся и остается таковым вплоть до высшей фазы коммунизма, когда исчезнет разделение на классы и отомрет само государство.
Основоположники марксизма были последними представителями просвещенческой, прогрессистской концепции общественного развития, веря в возможность построения общества, где будут господствовать социальное равенство и справедливость. Таков, считал Маркс, объективный ход истории, который никому не дано остановить.
Общество пошло другим путем
Но развитие общества пошло не по Марксу. Другим путем. Революция произошла не в тех странах, в которых капиталистический способ производства достиг высшей точки развития и исчерпал себя, а в России, где капитализм только утверждался. Большевикам удалось реализовать ленинскую стратегию социалистической революции, опирающуюся на его учение о слабом звене в империалистической цепи. Но следует заметить, что и Ленин рассматривал Октябрьскую революцию как своего рода запал, способный разжечь «мировой пожар» — прежде всего в странах Европы. И предпосылки к тому, казалось, были: это подтверждают выступления трудящихся в Венгрии, Германии и др. в 1918—1920 гг. — не переросшие все же в социалистические революции.
Однако большевики уже взяли власть и отдавать ее не собирались. Тогда Ленин разработал теорию построения социализма в одной отдельно взятой стране; были приняты на вооружение марксистские лозунги о коммунистическом равенстве и свободе, о политике как выражении интересов трудящихся и государстве как главном орудии реализации этих интересов.
Публичной политики как таковой в СССР практически не было. После Октябрьской революции Ленин говорил, что экономика — «самая для нас интересная политика». КПСС в своей деятельности на первое место ставила экономические проблемы, а социально-политические рассматривались через призму экономических.
Поскольку революция победила в сравнительно отсталой аграрной стране с низкими техническим и технологическим уровнем и уровнем жизни, власти пришлось избрать стратегию «догоняющего развития» и провозгласить лозунг — догнать и перегнать передовые капстраны (позднее — только США).
Колоссальным напряжением сил, чудовищными жертвами огромному государству удалось, несмотря на разрушения в периоды гражданской и Великой Отечественной войн, за короткий срок провести индустриализацию, совершить прорыв в научно-технической и экономической областях, создать одни из лучших в мире системы бесплатного образования и здравоохранения. Союз оказал большое влияние на мировые процессы и на развитие капстран, особенно на содержание их социальной политики. Материальное благосостояние подавляющего большинства советских людей достигло довольно высокого уровня. (Да, был распространен дефицит товаров и услуг, но мы хорошо знаем разницу между дефицитом товаров и услуг в связи с низкими ценами на них при наличии денег у населения — и дефицитом денег у граждан из-за высоких цен.)
Но СССР был не в состоянии дать гражданам более высокий, чем в развитых капстранах, жизненный уровень (хотя провозгласил это целью своей политики) и соответствующий уровень потребления.
Не удалось реформировать хозяйственный механизм, созданный в 20—30-е годы XX в., адаптировать его к задачам, поставленным научно-технической революцией, и структурно перестроить народное хозяйство. Как результат — падение темпов экономического развития. Ожидания масс населения в отношении удовлетворения бытовых и социальных потребностей не оправдались… А революции, как известно, порождаются не только обострением нужд и бедствий низов, но и разочарованием, обусловленным несбывшимися надеждами, возникшими под влиянием предшествующего развития. Немалую роль сыграло и то, что власть на практике игнорировала положение о том, что зарплата госслужащего не должна превышать заработка квалифицированного рабочего, и в обществе росло социальное расслоение по уровню и источнику дохода.
Свобода без равенства
Сегодня, впрочем, вызывают улыбку привилегии государственных чиновников, описанные в книге «Номенклатура» Михаила Восленского. Да и не этот аспект был главным в программе тех революционных (или контрреволюционных — в зависимости от парадигмы, избранной исследователем) преобразований, которые происходили на рассматриваемом пространстве в конце 80-х — начале 90-х. Более того, именно принцип равенства — «уравниловка» — был подвергнут особенно острой критике и объявлен чуть ли не главным препятствием экономического развития, основным виновником застоя. Общественная собственность на средства производства (из которой вытекает этот принцип и которая является его условием) стала причиной низких темпов роста экономики.
Модернизация советской системы в 90-е годы ХХ в. — едва ли не первая в истории (начиная с нового времени) революция, на знамени которой не было призыва к равенству: ее главным лозунгом стала свобода. Правда, что касается политических и вообще государственных должностей, то здесь «демократы» выступали за лишение номенклатуры ее привилегий и за доступность власти. В ее выборных органах преобладали еще коммунисты и бывшие коммунисты. Но так продолжалось недолго.
С началом полномасштабной денежной приватизации коренным образом менялись сущность политической власти и политической деятельности, сам субъект политики. Смысл политической деятельности — борьба за власть — остается, но меняется цель этой борьбы. Конечно, власть всегда привлекала не только высоким общественным статусом, обретаемым ее носителем, но и соответствующими материальными благами и привилегиями. Однако осуществляющие ее люди должны все же думать прежде всего о благополучии государства, его граждан. А теперь это краеугольное положение о природе и предназначении политической власти оказалось под вопросом.
«Всюду деньги, господа»
Политики и чиновники, добравшиеся до власти, стали видеть в ней в первую очередь рычаг, с помощью которого можно направлять (что они и делали) процесс приватизации в выгодное для себя русло, присваивая солидные порции общественного, государственного экономического потенциала. Происходил процесс сращивания трех элит — политической, высшей государственной и экономической. Поначалу это в большей степени исходило от власти, которая крышевала действия растущей экономической элиты или прямо способствовала передаче в частные руки лакомых кусков госэкономики. Так формировались экономические кланы.
Этот процесс начался при президенте Кравчуке, а к концу президентства Кучмы формирование экономико-политических кланов завершилось и экономическая элита играла первую скрипку в тандеме с политической. Теперь политику определяет не политическая власть, а экономическая элита. Правда, до конца президентского срока Леонида Даниловича ей не удавалось открыто диктовать политической свою волю. Но уже в президентскую избирательную кампанию 2004 г. борьба олигархических кланов за власть, окрашенная в националистические или антинационалистические тона, проявилась в полную силу. Последние парламентские и президентские избирательные кампании еще более закрепили кланово-олигархический характер власти.
Об олигархичности нашей власти говорят и состав ВР и Кабмина, и окружение президента. Так, в правительстве большинство членов, по данным института Горшенина, представленным в Брюсселе в марте этого года, — миллионеры (29.03.115). В парламенте места покупаются за миллионы долларов, о чем писали во многих СМИ. Владимир Литвин выразил озабоченность положением, когда при бедности населения страны ею фактически управляют 130 человек, чьи состояния сопоставимы с госбюджетом.
Деньги не только стали основой политической власти, превратили клановые экономические группы в основных субъектов последней и сделали политику частным делом этих групп, но и служат мерилом успеха и достоинства человека. Рекрутирование в политическую элиту происходит из экономически успешных людей (независимо от того, каким образом они разбогатели) или ближайшего их окружения.
Впрочем, это ни для кого не новость, и данная тема, широко освещаемая в СМИ, уже привлекает мало внимания. Людей больше волнует вопрос: есть ли выход из этой ситуации? Как ни грустно, шансы на изменение содержания политики в обозримом будущем если и есть, то невелики.
Надежда — на гражданское общество
Кто может изменить существующее положение? Власть? Нынешний президент обещал в ходе предвыборной кампании, что после избрания добьется повышения реальных доходов, материального благосостояния граждан. Но этого не произошло. И не произойдет. Ведь надо, чтоб олигархи поступились своими интересами, а это нечто из области фантастики. Может, тут частично сказываются прочно усвоенные стереотипы коммунистической идеологии, рисовавшей капиталиста как дельца, озабоченного исключительно прибылью. Но скорее причина такого поведения олигархов — в методах и средствах, которыми был нажит капитал. Поэтому львиная доля прибыли вывозится в офшоры, а производство большей частью остается в тени.
Основные субъекты политики — политические партии — выступают бизнес-проектами олигархических кланов. Депутаты в парламенте принимают такие законы и правительство разрабатывает такие реформы, которые выгодны олигархам (или хотя бы не ущемляют их интересов). Это одна из причин, почему реформы не работают. Итак, ждать от власти улучшения своего положения подавляющему большинству граждан не стоит.
Нынешняя оппозиция? И на нее надежды нет. Во-первых, это тоже бизнес-проект олигархов, только другого клана. Так, недавно Арсений Яценюк откровенно объяснил, как финансируется его «Фронт змін»: «…У некоторых членов партии есть бизнес, и они ежемесячно вносят на центральный счет партии деньги: для того чтобы выплатить зарплату, для того чтобы оплатить рекламу и для того чтобы провести кампанию. Потому что эти люди уже с тобой вместе, эти люди поддерживают тебя и ты поддерживаешь их». Во-вторых, сегодняшняя оппозиция уже была во власти, и именно тогда началось резкое ухудшение материального благосостояния населения. При том что состояние олигархов за последние годы возросло.
Нечем порадовать и тех, кто рассчитывает на «протест широких масс трудящихся» (говоря советским языком): уж очень народ у нас терпеливый, как и в большинстве других постсоветских стран. Это отмечают многие политологи и политики. В иных государствах, даже развитых, тоже ухудшается положение широких слоев населения — правда, нам их «худший уровень жизни» кажется весьма завидным, но реакция проявляется ростом масштабных протестных действий — забастовок, демонстраций, пикетов и т. п.
У нас же оппозиция напрасно пугает массовыми акциями протеста. Второго Майдана в обозримом будущем не предвидится. Помимо политической пассивности, сказывается недоверие к партиям, порожденное, в частности, и тем же Майданом, который ничего хорошего не принес простым гражданам, в том числе большинству его участников.
Однако и поведение Партии регионов после президентских выборов свидетельствует об олигархичности власти и самой этой политсилы. Например, ПР не делала бы внезапных кульбитов в политике, выражай она интересы своего электората — ведь они относительно постоянны. А вот интересы олигархов более подвижны, изменчивы, и правящая партия следует за ними. Так что голосование за предвыборную программу партий (будь то правящих или оппозиционных) в наших условиях электорату ничего не гарантирует.
Кроме того, «цветные революции» показали, что революция — дело международное. События этого года в Северной Африке вновь подтвердили это. Даже если среди граждан сильны протестные настроения и есть готовность идти на жертвы во имя преобразований, без поддержки ведущих капстран, и прежде всего США, любые революции и майданы обречены на провал. А ни США, ни НАТО не поддержат выступлений против олигархов.
Так есть ли нам вообще на что надеяться? На мой взгляд, надеяться следует на себя — на самоорганизацию, на формирование институтов гражданского общества.
Уже первые действия в этом направлении обнадеживают. Протест предпринимателей против содержания Налогового кодекса, протест афганцев и чернобыльцев против ликвидации льгот заставил Владимира Литвина заявить: «После того как Кабинет Министров вместе с общественными организациями — в первую очередь теми, кто активно заявляет о своем несогласии (выделено мной. — Авт.), — придут к консенсусу и примут согласованное решение и зафиксируют соответствующее решение своими подписями, мы рассмотрим этот вопрос».
Это значит, что власть реагирует, пусть и со скрипом, на организованный гражданский (подчеркиваю — не политический, а гражданский) протест. И только таким образом мы можем заставить ее хоть в какой-то степени служить нам, а не олигархам, и вернем политике ее подлинное содержание, а власти — демократичность и легитимность.
