Услышать болото

Борясь с природной сыростью, человек создает новые проблемы. Как сделать, чтобы осушенное не горело? Эту важную тему обсуждаем с директором Института лесоведения РАН (ИЛАН) Андреем Сириным.

– Андрей Артурович, судя по названию, вашему институту полагается заниматься лесами. А вы все про болота… Инвентаризацию их проводил именно ИЛАН или я ошибаюсь?

– Институт занимается болотами со времен свого основания академиком Сукачевым в 1944 году. Направления научной деятельности – лесоведение и лесная экология, так что ничего неожиданного тут нет. Инвентаризации болот мы не проводили, это задача отраслей, но в институте создана и уже лет 10 развивается ГИС «Болота России», в которой сделана попытка объединить разностороннюю информацию об этих экосистемах в масштабах страны. Получены интересные данные и обобщения, на которые опираются теперь и государственные органы.
Что касается торфяных пожаров, то их трудно отделить от лесных. Прежде всего, потому, что огонь на торфяники приходит большей частью из леса.

– Болота всегда считались у нас землями бросовыми, их осушали под разные надобности – и чтобы торф добывать, и застраивать, и засеивать… и вообще, чтобы не вредили. Но в природе нет ничего лишнего и случайного. Роль родных трясин в глобальном цикле углерода, сохранении биологического разнообразия, поддержании водного баланса имеет общемировое значение. Кроме того, занимая примерно одну пятую часть территории страны, они являются важной частью природного ландшафта России. Волга начинается в валдайском болотце. Так если бы она одна! Достаточно взглянуть на физическую карту родной страны, чтобы стала очевидной связь между существованием болот и полноводностью рек. Разве этого мало, чтобы понять: беречь их мы обязаны?

– Конечно, обязаны. Выполнения этого требует от нас и Рамсарская конвенция 1971 года о водно-болотных угодьях, страной-участницей которой Россия как правопреемник СССР является с 1975 года. Дополнительное звучание теме добавило прошлое лето. Но давайте разберемся, что именно и как следует сохранять. Если в Ханты-Мансийском округе более половины территории занято болотами, а при этом ХМАО дает 50 процентов нефти, что мы должны делать? Хотим, не хотим – вынуждены болота осваивать, строить на них дороги, вести разведку и добычу полезных ископаемых. Да, собственно, и без добычи торфа обойтись пока не можем.

– Но как топливо он, мягко говоря, уступает другим источникам. И на даче, наверное, можно найти ему замену.

– Ну да, все почему-то думают, что ценен низинный, так называемый черный торф, который используется на даче, хотя на самом деле очень важным сырьем является так называемый белый торф, сфагновый. Все промышленное малообъемное растениеводство в Европе держится именно на нем. И пока замены ему нет.

– Сначала выворачиваем болота наизнанку, а потом вкладываемся в охрану от пожара.

– Так нет прямой зависимости между осушением и пожарами! Пример: сухой 2002 год, Калининградская область, бывшая Восточная Пруссия, большей частью осушенная еще до войны. Единственный крупный пожар случился на неосушенном верховом болоте Целау, что доказывает: в сухие годы горят любые болота, главное, чтобы был источник огня. Прежде это были молнии, теперь – человек. Так вот, в маловодном 2002 году все прочие, кроме Целау, болота, учитывая близость европейского рынка, уже имели хозяев. Ясно же, что любое осушение делается для чего-то, и собственник не допустит, чтобы добро горело. Лесные осушенные земли горят меньше, чем неосушенные болота, потому что туда легче добраться пожарным.

Пока торфяная отрасль в России существовала, торфопредприятия следили, чтобы не горело. Когда выработка торфа заканчивалась, земли рекультивировались. Но в начале 90-х годов отрасль развалилась, предприятия лишились оборотных средств и все бросили. Образовались лунные ландшафты. Особенно досталось Московской области, где количество брошенных торфяников максимальное. Потому так и пылало! Пока хозяин не менее 15 процентов средств тратит за защиту от пожаров (именно так было в торфяной промышленности), все нормально.

– Торфяники горят в двух странах – России и Индонезии. В таких великих торфяных державах, как Канада и Финляндия, никакого воспламенения не происходит при любых погодных гримасах. То есть горит только бесхозное. Но что теперь делать с брошенными на произвол судьбы осушенными болотами?

– Многие торфопредприятия были градообразующими, вот и теперь для начала следует понять, что можно использовать в хозяйственном обороте – под добычу ли торфа, под сельское ли хозяйство. Сегодня 30 процентов осушенных сельхозземель брошены. Все, что не имеет экономической перспективы, надо вернуть природе, обводнив. Программа обводнения должна начаться с инвентаризации, анализа юридического статуса земель (водного фонда, лесного фонда, сельскохозяйственные земли, земли природоохранного назначения, земли запаса и другие категории). И, конечно, нельзя обойтись без анализа потенциального использования. То есть подход должен быть строго дифференцированным, действия – продуманными.

– Как у вас все сложно! В конце лета, когда кругом горело, разного рода начальники заявляли, что все осушенное надо залить водой, и проблема решится. На их языке это называется кривым словом «заводнение».

– Механически заливать бесполезно. Возникнут другие проблемы, например, подтопление. Разве это лучше? Да и где взять столько воды? Из Оки качать? Ее на всех не хватит. Тем более, при этом возникают вопросы юридического свойства, связанные с водопользованием. Задача – не просто обводнить, а создать условия для восстановления болотной растительности. Когда вырастет мох, он сам будет удерживать влагу. То есть мы должны подтолкнуть болото к восстановлению. Конечно, в первоначальное состояние оно не вернется, но само себя беречь от пожаров будет. Вопрос решается путем создания плотин, удерживающих на обводняемом болоте талую и дождевую влагу. Этого хватит, ведь большинство проблемных объектов находится в зоне достаточного или даже избыточного увлажнения.

– Бобров надо звать – они лучше всех знают, как поменять сухость на сырость. На каком-то плакате видела бобра в пожарной каске. Если серьезно, то, по-моему, такой опыт где-то в России уже применялся. Не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь. Это национальный парк «Мещера» во Владимирской области. По прихоти судьбы в 1992 году ему достались земли четырех заброшенных торфопредприятий: 15 тысяч га! Из них половина – частично выработанные поля после фрезерной добычи торфа. Одним словом, лунный ландшафт, которому хватит и спички. Прошлым летом тут ничего не горело, при этом никакого внешнего источника воды не потребовалось, вполне хватает плотин, удерживающих паводок и дожди. Такое точечное обводнение, во-первых, относительно дешево, во-вторых, экологически дружественно, в-третьих, позволяет использовать труд волонтеров. И, конечно, не возникает подтопления окружающей территории. И что важно: никакого глобализма, заливать все подряд не требуется.

Национальный парк в течение 7-8 лет за счет своих средств, помощи Минприроды, региональных и местных органов власти, природоохранных организаций обводнил 2 тысячи га. Методика отработана, можно распространить ее за пределы «Мещеры».

– Если национальный парк своими силами справился, то Московская область, где примерно 70 тысяч га требуют обводнения, тоже справится?

– Ну какие сомнения! Только надо добавить: при правильном планировании и научном подходе.
Мы помогали в разработке областной программы, в которой показаны основные этапы действий, но сейчас многое будет зависеть от финансирования. Известно, что когда проблема остра, деньги выделяются. Чуть острота спала – щедрость казны пропадает. Правда, область настроена активно, тем более, на печальные итоги лета наложились последствия ледяного дождя. Так что, надеюсь, все вместе взятое не даст забыть о проблеме.

На сегодня область уже потратила 300 миллионов рублей, в основном на ремонт гидротехнических сооружений. Теперь вопрос с передачей их в пользование, потому что собственники земли разные. Чем мы принципиально отличаемся от Белоруссии, где в последние годы обводнено более 30 тысяч га? Там вся земля государственная. А у нас земля может иметь разных собственников; купив ее, владелец может жить в другом государстве, и не найдешь его.

Проблема тут, скорее, юридическая, экономическая, хозяйственная, потому что ремонт гидротехнических сооружений производится на бюджетные деньги, а у нас бюджетные средства субъектов и федеральные – это разные вещи. Кроме того, объект не обязательно может находиться в государственной собственности. То есть сложностей много.

– Под лежачий камень вода не потечет.

– Конечно, нужно действовать. Тем более, для предотвращения торфяных пожаров есть законодательная база. Совместными усилиями экологов и торфоразработчиков в статье 52 Водного кодекса РФ прямо сказано, что рекультивация неиспользуемых болот должна проводиться «преимущественно путем обводнения и искусственного заболачивания». Действует Государственный стандарт по рекультивации земель. Методические основы рекультивации есть как на федеральном уровне, так и на уровне Московской области.

Кроме того, в 2002 году разработан документ «Основные направления рационального использования болот в РФ». Он был принят на научно-техническом совете Минприроды.

– А вообще что лучше – обводнять или осушать?

– Это примерно то же самое, что пить лекарства от повышения и от понижения давления. В разных случаях по-разному. В Западной Сибири одна стратегия, в центре России – другая, страна у нас большая. Но если болота в свое время были осушены неразумно, то территории, которые не используются, а тем более представляют пожарную опасность, нужно обводнить.

– Как влияет на продуктивность лесов осушение и, соответственно, обводнение торфяных почв?

– Если сжато: отводишь воду – лучше растет, заливаешь – вымокает. При этом осушение для целей лесного хозяйства традиционно предполагало наименьшую степень дренажа, чтобы в сухие годы лес не испытывал жажды. К сожалению, не везде массовое лесоосушение 1960-70-х годов отвечало задаче повышения продуктивности древостоев. Довольно большие площади подверглись осушению ошибочно. После того, как мелиоративные сети забросили, многие участки стали подвергаться вторичному заболачиванию. Общая площадь болот и заболоченных земель, осушенных для лесного хозяйства в России в ХХ веке, оценивается в 3 миллиона га. Значительная часть этой огромной площади находится в плачевном состоянии.

В последние годы в некоторых регионах инициативные группы занимались пилотными проектами по восстановлению гидрологического режима прежде осушенных лесных земель. Анализ результатов этой деятельности оказался неутешительным: при подъеме уровня воды древостой стал усыхать.

– Я вспомнила два эпизода из той же оперы. Лет примерно 25 назад британская газета «Таймс» и наша «За рубежом» проводили конкурс. В задачу входило отыскать экологически продвинутых советских граждан. Гран-при и поездку на Британские острова выиграл тракторист из глубинки, который, осерчав на безмозглую мелиорацию, взял и задвинул осушительную канаву земляной плотиной. Позже у того тракториста нашлись последователи уже в новой России. Я беседовала несколько лет назад с директором охотничьего хозяйства в Талдомском районе Подмосковья, где в 50-70-е годы произошло тотальное осушение болот. Этой искусственной сухости коренной талдомский житель объявил войну, поставив на каналы осушительной системы деревянные заглушки. Пожарами там с тех пор не пахнет. Эколог-самоучка обошелся, по его выражению, «без всякой науки». Кстати, в том же Талдомском районе есть знаменитый заказник «Журавлиная родина». Там тоже ничего не горит, а на обводненных участках проводится мониторинг.

– Что лишний раз подтверждает: большинство проблем можно решить при разумном подходе. Это касается и вопроса: обводнять или осушать? Например, Финляндия 50 процентов древесины получает с осушенных площадей.

– В России это можно применять?

– Так применяли! Проект лесоосушения под Санкт-Петербургом был отмечен на Парижской выставке еще в середине XIX века. Сейчас на этом месте растут прекрасные леса с запасом 500 кубических метров древесины на гектар.

– Кстати, финны не только осушают земли под лесохозяйственные нужды, но и водят на болота экскурсии, от чего получают хороший доход. У нас тоже местами появляется такой опыт, например, в Центрально-лесном биосферном заповеднике в Тверской области. Прошлой осенью сама ходила по экологической тропе в природном заповеднике «Полистовский». Это восток Псковской области, где самая большая в Европе нетронутая водно-болотная система. В конце маршрута прошедшим его предлагают остановиться, закрыть глаза и послушать болото. Может быть, так следует поступать всегда? Ошибок будет меньше. Согласны?

– Вполне.

Беседовала Елена СУББОТИНА

УРОК ИСТОРИИ

То, как человечество строит свои отношения с трясиной, напоминает упражнения с граблями. Достаточно вспомнить, что в седьмом тысячелетии до нашей эры по лбу получили шумеры и вавилоняне, большие любители вести сельское хозяйство на базе ирригационных систем. Потом настал черед цивилизаций Ближнего Востока, Северной Африки и Средиземноморья, решивших, что водные ресурсы можно перераспределять по собственному усмотрению. Кончилась затея деградацией земель, эрозией почв, изменением климата. Процветающие города поглотила пустыня.

Более свежий пример – расправа голландцев с родными трясинами, случившаяся примерно пятьсот лет назад. С тех пор море наступает на берег. И уж пример совсем свежий и близкий географически – осушение болот Северо-Запада и центра России, особенно Мещерской низменности, то есть обширного лесного пространства между Москвой, Владимиром и Рязанью. Именно здесь минувшим летом бушевали невиданной силы лесные пожары.

Первые попытки осушения Мещерского края предпринимались еще при Александре II. Туда была направлена экспедиция генерала Жилинского, «чтобы создать под Москвой удобные земли для колонизации».

Следующее наступление на родные топи восходит к 20-м годам прошлого века. Тогда программой ГОЭЛРО предусматривалась широкомасштабная добыча торфа для сжигания его в топках электростанций (первой стала Шатурская ГРЭС). Мало кто помнит, что добыча торфа велась даже на территории современной Москвы. Она давно прекращена, а поселок торфоразработчиков в национальном парке «Лосиный остров» сохранился.

Вторая кампания по превращению болот в порох (называлась она программой мелиорации) проводилась в 60-80-е годы прошлого века. Делалось это для расширения сельскохозяйственных угодий в нечерноземных областях Европейской части России, что оказалось вполне бессмысленным, так как сельское население в этих районах к тому моменту только сокращалось и пахать-сеять было просто некому.

И, наконец, третий этап, именовавшийся программой «6 соток», когда в самом начале 80-х годов партия и правительство, озабоченные тем, чтобы вовлечь советских граждан в самостоятельную добычу пропитания, велели болота изводить и на их месте ставить садовые товарищества. Так природная сырость, на которую не обратили внимания ни торфоразработчики, ни мелиораторы, превратилась в сухие дачные участки, владельцы которых имеют дурную привычку сжигать мусор и разводить костры.

Надежные данные о площади осушенных болот в России отсутствуют, однако речь вполне может идти о многих миллионах гектаров. Например, в изданном лет 10 назад научном труде под названием «Сохранение природы торфяных болот центральной и северной Мещеры» указано, что с 1945 года площадь болот Владимирской области сократилась втрое. Подсчитано, что в ХХ веке шестикратно ужались топи Шатурского района Подмосковья, пятикратно – Орехово-Зуевского.
Из затяжной войны с сыростью вытекло то, что и должно было вытечь: регулярно пылающая Мещера, испепеленные леса, сгоревшие деревни, Москва, Рязань, Владимир, Нижний Новгород и много прочих больших городов в дыму.