13/05/2025
0Профессор Якоб Грушка , работающий в Институте исследований глобальных изменений Академии наук Чешской Республики и в Чешской геологической службе, в интервью Павлу Вондрачку рассказал о том, почему австрийские поля кипят жизнью – в отличие от чешских, – почему мы должны любить короедов и бобров, как климатические изменения меняют облик нашего ландшафта и что мы можем с этим сделать.
Профессор, у меня в руке сушеная груша. Я нашел ее у пруда Секера в Тржех Секерах в районе Марианских Лазней. Над прудом есть поле, где отец с сыном занимаются сельским хозяйством. Сын использует экологические методы, отец – традиционные. Отец посыпал поле какими-то синими кристаллами, возможно, удобрениями. Внизу, под склоном, растет старая груша. Могут ли химикаты из удобрений или опрыскивателей попасть в мою грушу? Мне стоит беспокоиться?
Я думаю, что внутри мякоти практически нет ничего вредного. Конечно, что-то может быть на поверхности груши, потому что когда поля опрыскивают, препараты неизбежно переносятся за пределы поля. я. На поверхности может что-то остаться. Поэтому нужно хорошо мыть.
А что, если пойдет дождь? Химикаты попадут в грунтовые воды? Мы их пьем?
Да, они попадают в грунтовые воды, что, конечно, плохо. Если у вас есть колодец и он находится рядом с каким-либо сельскохозяйственным производством, они, скорее всего, туда попадают. И то, что вода кристально чистая, не означает, что она не загрязнена химикатами.
Если бы я поднялся над Тржи Скерами на вертолете, я бы увидел наши большие поля, двадцать гектаров и более…
Это еще довольно маленькие, у нас есть и побольше.
…но всего в паре километров отсюда, за границей в Баварии, ландшафт совершенно другой. Фрагментированный, с разбитыми на участки полями, с лесочками. Такая же разница заметна на границе Моравии и Австрии. В чем разница с точки зрения биоразнообразия?
За границей все выглядит гораздо лучше. Там сохранилась модель ведения хозяйства на относительно небольших площадях. И хотя баварцы и австрийцы сегодня тоже ездят за покупками в супермаркеты, они более или менее сохраняют структуру своего ландшафта. Он выглядит так же, как у нас восемьдесят лет назад.
В Чехии после 1945 года произошел резкий перелом: после принудительного выселения немцев, в приграничных районах осталась пустая, до сих пор не заселенная земля. Затем наступил 1948 год, а с ним коллективизация, укрупнение, создание огромных полей, которые, надо признать, на самом деле экономически выгодны. Сельское хозяйство – это сфера, где, когда делаешь что-то в больших масштабах, действительно можно сэкономить. Но это имеет свою цену.
Мелкий ландшафт с разнообразной структурой, как, например, в Австрии, имеет большее биологическое разнообразие: это означает не только большее богатство бабочек и жуков, но также выживание зайцев, сусликов, куропаток… Всей этой живности там в несколько раз больше, чем у нас. Это обусловлено не только структурой ландшафта и способом ведения сельского хозяйства, но и меньшим использованием пестицидов.
Проблема заключается также в однообразии. Когда у вас есть обширные однообразные пастбища, которые сегодня типичны для предгорных районов, потому что там сельское хозяйство малодоходно, нет того разнообразия, которое было у наших предков. У них было все — участок пахотной земли, участок луга, участок пастбища вокруг дома. Но это мир, который уже трудно вернуть.
Инженер Бобр: Дать ему творить?
На пруду Секера в Трех Секерах поселился бобр. Сначала это вызвало напряженность среди местных рыбаков, они хотели его прогнать. Сегодня уже привыкли. Когда мы сегодня смотрим под плотину, то удивляемся тому, что он понастроил за эти годы. Это уже десятки омутов. С моей точки зрения, это положительно. Каково ваше мнение о деятельности «инженера Бобра»?
Инженер Бобр — это старая история. Мы почти на сто лет истребили его, потому что нам не нравилось, как он «проектирует» ландшафт. Мы хотели, чтобы ландшафт был удобен для наших хозяйственных нужд… а «инженер Бобр» мешал людям, поэтому его уничтожили.
Сегодня мы находимся в ситуации, когда мы снова можем позволить себе пригласить «инженера Бобра», по крайней мере, в определенной степени. Он действительно умеет «инженерно» оформлять ландшафт невероятным образом. У него удивительных «глаз» и отличные навыки. Я определенно за то, чтобы оставить бобру пространство для жизни. Вода все равно протечет и пнкта А в пункт Б, но бобор распределяет этот процесс на более длительный период времени, тем самым задерживая воду в ландшафте и снижая риск внезапных наводнений.
Должны ли представители муниципалитета Тржи Секери пригласить его поселиться на их территории и наградить медалью?
Да, конечно, он это заслуживает. Но я предполагаю, что ручей там, по крайней мере частично, мелиорирован и выровнен, как это обычно бывает. Так что ручей нужно ревитализировать. Ренатурировать, как сегодня говорят, по крайней мере в той части, что выше Птачий мельни (профессор Хрушка при этом смотрит на карту). И «инженер Бобр» с удовольствием им в этом поможет.
На фото: Здесь поработал «инженер Бобр».
Весна на три недели раньше и замерзшие груши: поговорки больше не действуют
Но почему же тогда в прошлом году замерзли груши в моем саду? И не только у меня, мой друг-винодел потерял 100 % урожая вина в Чехии, в то время как в Моравии вино и фрукты были.
Вот именно поэтому. Деревья реагируют на продолжительность дня и температуру – в зависимости от этого они начинают прорастать и цвести. А когда весна наступает рано, они начинают цвести очень рано. Но потом наступают заморозки, которые будут приходить к нам очень регулярно. Вторжения холодного воздуха с севера будут продолжаться, несмотря на то, что в среднем у нас все теплеет. Именно это и произошло в прошлом году, когда деревья зацвели на три-четыре недели раньше, а затем в первой половине апреля пришел морозный воздух. Все замерзло.
Коллеги говорили мне, что с 60-х годов до сегодняшнего дня время, когда растения могут начать цвести, сдвинулось более чем на три недели. А значит, увеличилось окно, когда цветы могут замерзнуть. Раньше это окно было примерно десять дней, как раз в конце апреля и начале мая. Сегодня это практически с начала апреля.
Я хотел купить Большую книгу чешских погодных поговорок в подарок. Есть еще смысл?
Не особо, особенно весенние поговорки уже не работают.
Сжигать сады и солому в электростанциях? Бессмыслица
Мой друг Иржа Сироватка из замковых садов Храмце рассказал мне страшную вещь: что «сад Чехии» в Литомержицком крае превращается скорее в «пастбище Чехии». Его соседи и коллеги-фруктоводы вырубают сады и не сажают новые. Более того, туда приезжают большие машины из Германии, из мусоросжигательного завода между Лейпцигом и Дрезденом, и вырывают за раз, например, 10 гектаров фруктовых садов, измельчают их на месте и увозят в мусоросжигательный завод. То же самое происходит с соломой с полей. Это то, чего мы хотели? Использование биомассы?
Конечно, нет, это полная ерунда. Производить электроэнергию в электростанциях, сжигая там древесину, — это нонсенс, который должен скоро закончиться.
Это очень невыгодно с энергетической точки зрения – по объему вы потребляете в десять раз больше древесины, чем, например, угля. Древесина отлично подходит для местного отопления – это местное сырье, возобновляемый источник. Но перевозить ее на сотни километров до электростанции не имеет смысла, с энергетической точки зрения это определенно невыгодно.
То же самое и с соломой. Она должна оставаться на полях, если ее не используют для подстилки животным и она не возвращается в виде навоза, ее следует хотя бы запахать. Или, если уж на то пошло, ее следует сжигать в местной мусоросжигательной печи, которая отапливает деревню. Но перевозить ее на сотни километров, чтобы за какие-то субсидии сжечь где-то еще, это неправильно. Тогда органики не хватает в экосистеме, будь то на поле или в лесу, откуда вывозят хворост.
У вас есть лес в Высочина. Я видел ваш красивый пост в Facebook, как там красиво растет дикая природа. Вы же не сажали, правда?
Ну, частично сажали, посадили несколько берез, а остальное сделала природа. Проблема, однако, в том, что там все съедают копытные животные, которых слишком много.
Когда я еду к Юраю Лукачу на восток Словакии, я не вижу там много следов повреждений , особенно в частных лесных заповедниках. Говорят что там все так густо заросло, что даже животные пройти не могут.
Если у вас есть поваленные ветром стволы старого леса, которые съели короеды, и они так и упали, то это действительно естественная защита от копытных животных, потому что они туда не залезут. Особенно в районах, где обитают хищники, такие как волки или рыси. Там все растет совершенно идеально. Так это работает, например, в Шумшаве.
Но если у вас там голая земля, вас спасут только ограждения. А если диких животных слишком много, то даже ограждения вас не спасут. Численность копытных животных самая высокая за много сотен лет, и было бы эффективнее резко сократить их популяцию. Я вижу в этом большую проблему.
А что насчет короед? Он меняет ландшафт, и я думаю, что меняет его к лучшему, так же как и пожары. Кто был в Чешской Швейцарии через два года после пожара, тот должен был увидеть, как это удивительно, как зелень пробивается обратно и заменяет неродной еловый лес…
Да, монокультуру елей, высаженную в экономических целях примерно в 20-х годах 20-го века.
Как будут выглядеть наши леса через 50, 100 лет под воздействием короеда?
Мы можем относительно точно предсказать это, но при условии определенных сценариев того, как мы будем обращаться с лесом. 95 % лесов у нас являются хозяйственными. Все будет зависеть от того, как лесоводы отреагируют на то, что мы знаем, что с 1960 года температура уже повысилась на два градуса. Два градуса в средней годовой температуре — это очень для природы.
Дождь идет так же, но из ландшафта испаряется гораздо больше воды. Условия для роста типичных для Центральной Европы монокультур ели и сосны ужасно ухудшились.
Так почему же все еще сажают ели?
Потому что лесники не верят, что климатические изменения действительно происходят и что они носят постоянный характер. Они по-прежнему считают это какой-то «ошибкой в Матрице». Я думаю, что нам понадобится еще две-три серьезные волны короедных поражений, чтобы они действительно поняли, что так дальше не пойдет, что леса должны быть смешанными, разнообразными по видам и возрасту. Видовой состав мы можем начать менять здесь и прямо сейчас.
Но они всю жизнь сажают ели, ухаживают за ними…
Нужно сказать им: «Ребята, вы научились хорошо выращивать ели и это работало двести лет, но теперь так больше не будет». Не говорить им, что они всю жизнь делали неправильно…
А когда они уже не знают, что делать, они скажут вам: «Да, но мы обязаны выращивать здесь сырье для деревообрабатывающей промышленности». Они считают, что должны поставлять эти ели, потому что из них хорошо получаются брусья и доски. Но это можно делать и из чего-то другого, мы просто забыли об этом.
Есть дерево под названием пихта, которое было доминирующим хвойным деревом в Центральной Европе, но исчезло с введением елового хозяйства, а затем из-за выбросов. Сегодня пихта прекрасно росла бы в современном климате на большей части территории. Но дикие животные съедают ее в первую очередь.
Пихты растут медленнее, не переносят вырубку, с ними больше работы. Лесники не хотят их выращивать. Они предпочитают какие-то американские экзотические породы деревьев. Но я думаю, что это не выход. Выход в том, чтобы больше опираться на пихту, даже если это сложно.
Что делать с брошенными угольнысм шахтами? Оставить природе или построить солнечные батареи?
Юрай Лукач задал мне еще один вопрос для вас. Мы были вместе в шахте ČSA в Мостецком районе. Добыча там заканчивается. Что делать с этой территорией? Мнение Юрая: оставить как есть. Сделать из неё Юрский парк. Но там давление со стороны застройщиков, которые хотят построить фотоэлектрические станции и т. д. Каково ваше мнение?
Это сложный вопрос. Я за то, чтобы значительная часть шахты, как говорит Юрай Лукач, осталась природе. С другой стороны, это огромная дыра в земле, и если на этих заброшенных землях построить фотоэлектрические станции, то это, наверное, тоже нормально.
Но есть еще вопрос так называемого природоохранного менеджмента. Это означает, что там встречаются маста, которых больше нигде в нашем крае нет – места с обнаженным почвенным горизонтом, сырые площади, которые исчезли из нашего «убранного» ландшафта.
Но раньше они были здесь и использовались в виде пахотных земель или пастбищ.. Они были домом для множества видов, которые тогда не были редкими, но мы их вытеснили. Я бы оставил там часть, которая бы по-прежнему имитировала этот нарушенный, обнаженный ландшафт.
Так что я согласен с Юраем на 75 %, оставшуюся четверть я бы оставил природоохранному управлению, чтобы там были место для видов, которые раньше были обычными, а сегодня стали редкими.
А как насчет озера, которое там планируется? Там вообще достаточно воды? Там течет только речка Билина.
Я думаю, что это начинает становиться технически невозможным. Некоторые из этих больших старых шахт затоплены. Из Билины на планируемое озеро воды вряд ли хватит. Именно в этом случае я бы был осторожен. Лучше бы территорию планируемого озера оставили в основном в естественном состоянии и она формировалась естественно. Что не означает, что там не могут быть построены объекты инфраструктуры, например прогулочные дорожки и иная инфраструктура для рекреации.
Песчаные карьеры: бросовые земли или рай для редких видов?
В Австрии, недалеко от Вены, я видел поле для гольфа на месте бывшего песчаника, рядом с другим песчаником был дачный поселок, третий использовался как общественный пляж, а ещё два как заповедник для птиц. У них все продумано. Ваш коллега, геолог Йозеф Годань, говорил мне, что у нас новые песчаные карьеры и каменоломни почти не открываются, так как это связано с бюрократией, и поэтому мы даже песок импортируем. Вы, как ученый-естествоиспытатель, когда смотрите на песчаный карьер, считаете ли вы это хорошим вмешательством в ландшафт?
Песчаный карьер – это фактически то же самое, что и участок на месте щахт, где остался бы нетронутый ландшафт с обнаженными субстратами. То же самое и с песчаными карьерами. Конечно, их нельзя рекультивировать так, как это часто делали у нас – повсюду «втыкать» сосны и выращивают сосновый монокультурный лес.
Чтобы песчаный карьер имел смысл для природы, он должен оставаться в естественном состоянии, чтобы редкие виды — бабочки, жуки, растения — имели свободную нишу, где ландшафт не перенасыщен питательными веществами и где другие виды их вытесняют.
Так что да, песчаный карьер может быть ценен для природы, но его нельзя «убирать» и засаживать лесом. Конечно, если мы хотим строить, мы должны где-то брать песок. Это щекотливая тема, никто не хочет иметь песчаный карьер за своим домом. Все не против но Not In My Back Yard – не в моем дворе).
Песок дороже золота: все хотят строить, но не будет из чего, предупреждает геолог Годаньи
Навоз против химии и волшебство промежуточных кльтур
Еще один последний вопрос, профессор. В чем вообще разница между химическим удобрением и природным – навозом? А что вы скажете о промежуточных культурах, которые сейчас иногда можно увидеть на полях, например, горчице?
Для растений разница не так велика, но для почвы и общего характера экосистемы разница огромна. Конечно, мы не можем думать, что при сегодняшней огромной производительности сельского хозяйства нам хватит только навоза. К тому же его становится все меньше, потому что мы разводим меньше скота.
Без синтетических удобрений мы не обойдемся, но нам не нужно вносить их так много на поля, и сочетании с навозом это хороший компромиссный путь. У нас сельское хозяйство на 90 % работает на синтетических удобрениях.
А промежуточные культуры — это то, что сеют после сбора основного урожая, например, в июле, когда поля остались бы голыми, высыхали и подвергались эрозии. Хорошо посадить там промежуточные культуры. Обычно используют горчицу (это та желтая, которую люди путают с рапсом) или бобы, либо смесь нескольких видов, в идеале с бобовыми растениями, которые фиксируют атмосферный азот.
Их оставляют расти, например, до ноября, а затем заделывают в почву – и, подчеркну, в идеале без предварительного опрыскивания гербицидами, как это, к сожалению, часто делается у нас, чтобы растительность засохла и с ней было легче работать.
Запаханная биомасса в определенной степени заменяет навоз, поставляет органическое вещество, питательные вещества, корни аэрируют почву. Это отличная практика, в последнее время она становится все более популярной в Чехии, а , например, в Нижней Австрии это делается массово.
Решением является не электромобиль, а здоровый ландшафт
Итак, если я правильно понял из нашего разговора: климатические изменения происходят, мы должны к ним подготовиться. И первоочередное внимание надо обращать не на приобретение электромобилей, а на состояние нашего ландшафта – его пластичность, способность к адаптации, поддержанию оптимальной структуры, обеспечение здоровья почв и лесов.
Да, я говорю это довольно часто, и некоторым людям это не нравится, но мы можем начать что-то делать с ландшафтом прямо сейчас, а не завтра. А мы этого не делаем. Мы должны были начать 20 лет назад, а ничего не делаем.
И где загвоздка? В министерствах это понимают?
Существует масса концепций и различных стратегий, которые об этом говорят. Но ни одна из них пока не была реализована на практике. Это плохой знак для бюрократов, которые не могут переубедить бизнес-сообщество, которое извлекает выгоду из существующего положения и на самом деле не хочет никаких изменений. Это касается как лесного хозяйства, так и сельского хозяйства. А бюрократия абсолютно бессильна…
