Савик ШУСТЕР: «С властью и с олигархами бодаться больше я не хочу — жизнь на глупости тратить надоело»

Надолго ли Путин в России, кто был лучшим президентом Украины за 27 лет независимости, что нужно для того, чтобы вернуть в эфир программу Савика Шустера, есть ли в Украине гражданское общество и общественное телевидение, почему уходить с телеэкрана больно и что помогает преодолеть эти болезненные ощущения? Об этом, а также о своей работе над книгой и фильмом об истоках европейской цивилизации в авторской программе Дмитрия Гордона на канале «112 Украина» рассказал известный журналист и телеведущий Савик Шустер. Интернет-издание «ГОРДОН» эксклюзивно публикует текстовую версию интервью.

«Мы с вами в прямом эфире сейчас — никто этого не видит, но руки у меня дрожат»

— Cавик, обычно, когда я гостей пред­ставляю, указываю, кто они, какие пос­ты занимали или занимают, а вас представлять не надо: Савик Шустер — это бренд. Пользуясь случаем, хочу сказать, что безмерно рад снова вас в Киеве после долгого отсутствия видеть…

— …спасибо!..

— …и публично повторю то, что всегда говорю, когда у меня спрашивают, что о вас думаю. Вы — выдающийся журналист, один из ориентиров в профессии, в том числе для меня, и свободу слова в Украину, по большому счету, именно вы принесли, за что вам простое человеческое спасибо. Без вашей программы развития демократии в Украине я лично не представляю.

— Дима, вы меня краснеть заставляете…

— Ну, это правда. Сегодня немножко другого Савика Шустера я вижу — с чем такая перемена в имидже связана?

Фото Ростислава ГОРДОНА

https://www.youtube.com/watch?v=A48O-H3qGCk

— Я просто сам себя другим увидеть хотел, посмотреть, как иначе я выгляжу, — ну и вдруг осознал, что у меня волосы растут…

— …оказывается…

— Да — ну вот так.

— То есть если я в Италию поеду и над книгой работать там буду, не исключено, что у меня тоже волосы вырастут?

— Не знаю, что с вами в Италии будет, потому что книгу не там писал — в южной Индии и на Ближнем Востоке. Из Европы уехал, то есть начал, несомненно, в Украине, продолжил в Италии, а потом решил, на моем языке говоря (я очень много сателлитами, сигналами, пространством занимался), сознание на градуса два или полтора повернуть. Меняется немедленно все, и я просто в Индию податься решил, а затем на Ближний Восток.

— Сколько времени вы уже не в украинском телевизионном пространстве?

— Ну, с конца 2016 года — весь 2017-й плюс пять месяцев 2018-го.

— В том, что на украинских экранах вас нет, кто виноват?

— Предлагаю, кто виноват, обсуждать не будем — говорить о том, что делать, давайте (смеется).

— Давайте!

— Ну, менять правила игры надо — правила телевизионного рынка, мне кажется, к нашей профессии относиться совсем иначе нужно, и тогда возможность того по­явит­ся, что и вы, и я, и все свободой слова называют.

— То, что вы не в украинском телепространстве, для вас плюс или минус?

— Минус, естественно…

— Ну, для страны-то точно…

— …и для меня тоже, потому что некий контакт и навыки, несомненно, теряешь. Вот, скажем, мы с вами в прямом эфире сейчас — никто этого не видит, но руки у меня дрожат. Понимаете, я от этого уже немножко отвык, ведь почему прямой эфир — это свобода? Потому что ничего не скроешь — не разукрасишь, не спрячешь, и этого свободного общения с людьми, понимания страны, ее души, ощущения ее дыхания очень мне не хватает.

«Как только книгу свою увидел, абсолютно голым себя почувствовал»

— Я вашу книгу в руках держу, буквально на днях вышедшую, и благодарен вам, что ее мне прислали…

— Мне важно знать было, что вы думаете… (Пауза). На обложку смотрю — и себя не узнаю (улыбается), здорово…

— Мне эта книга очень понравилась, и я искренне всем ее прочитать советую: в ней вещи, без которых, в общем-то, понимание Украины неполным будет. Когда-то вы мне сказали, что мемуары, если они у вас будут, хотели бы «Мама всегда права» назвать, а почему передумали и этой книге другое название дали?

— Потому что это не мемуары. Позвольте, от ложной скромности страдать я не буду и говорить так, как считаю, буду…

— Конечно…

— По моему мнению, это очень-очень серьезное научное исследование, с моей точки зрения, на доступном языке написанное, и это самым сложным было — на языке, понятном для всех, написать. Конечно, к концу книга сложнее становится, но это первая в истории карта эмоций одной страны. Объяснить, что это такое, внимание читателя привлечь и попытаться понять заставить — невероятно трудно, поэтому писать я весьма доступно старался и из личного опыта исходил: им, а также своими мыслями и выводами делился. Люди могут не согласиться со мной, и хорошо! — чем больше таких несогласных услышу, тем лучше, тогда в следующих изданиях это исправлю, но эта книга искренняя. Знаете, как только ее увидел, абсолютно голым себя почувствовал, понимаете?

— Все с себя сбросили, да?

— Совершенно.

— Когда студия на «Интере» у вас была, ничего лучше в своей жизни я не видел — и москвичи, и европейцы, которые к вам приезжали, удивлялись: «Это Киев? Это же космос!». Однажды к вам на программу Людмилу Марковну Гурченко я привез…

— …я это помню…

— …которая никуда, тем более на политические ток-шоу, ездить не хотела, и заговорил об этом я не случайно. Она три книги написала — «Мое взрослое детство», «Аплодисменты» и «Люся, стоп!»…

— «Люся, стоп!» я читал…

— Прекрасная книга! — и я однажды спросил: «Людмила Марковна, честно скажите: сами писали?». Она рассмеялась: «Ручечкой, ручечкой…». Вот и у вас спросить я хочу: ручечкой тоже или кто-то помогал?

— Ручечкой, конечно, но помогали, разумеется, — и когда исследование проводил, некие расчеты делал, и потом, когда стиль упростить пытался, потому что мес­тами очень научным он был, однако идея на­столько оригинальная, что книгу за меня написать никто не смог бы — это просто нереально.

— В Киеве полтора года вас не было, даже больше, вы в Италии, в южной Индии, на Ближнем Востоке — хорошо, что не на Дальнем, жили…

— …(смеется)…

— …а чем все это время занимались?

— Во-первых, работой над книгой: поверьте, это адский труд. Даже если обобщение всей статистики, которая у меня была, взять — это же как-никак пять тысяч человек, которые через мой опыт исследования прошли, и все эти данные тщательно классифицировать, проанализировать, осмыс­лить и объяснить следовало. Ну а во-вторых, я еще кино снимал.

— Вот как?

— Да, очень хорошую группу в южной Индии создал, талантливых ребят набрал и к работе над документальным фильмом приступил.

— О чем он?

— Об истоках нашей культуры: как пять тысяч лет назад все начиналось. Индия же, по большому счету, очень серьезная часть того, чем мы сегодня являемся, она — как Греция: современная того, что было, не помнит. Нынешние греки запамятовали ведь, что они великими были, и вот вместе с индийцами я эти истоки ищу — и им это интересно, и мне, мы общий язык находим. Я санскрит изучать стал — для этого мне сложные декорации надо было построить. Сей­час сезон дождей начался, половину декораций снесло, мне это все закрыть пришлось, поэтому съемки в сентябре продолжу.

«Я и не думал, что с публичной сцены уходить так будет больно»

— На мой взгляд, вы человек с самым выразительным в Украине молчанием: когда камера вас крупным планом показывала, текст необязателен был — лицо ваше настолько выразительным было, так крас­норечиво за вас говорило… В кино сниматься вы никогда не хотели? Какую-то большую роль, может, даже самого себя сыграть?

— Дима, во-первых, никто такой сценарий пока не пишет, к тому же, вы знаете, это не от меня — от режиссера зависит.

— Но если бы хороший режиссер роль в кино вам предложил бы, на это пошли бы?

— Ну, смотря какую роль. Если бы (вы вот меня на творческую мысль сейчас навели) следователя — где-нибудь во Львове 20-30-х годов, такая middle-европейская история… Вот такую роль я бы сыграл с удовольствием.

— В Украине вы все-таки суперстар…

— …ну, не знаю, не супер…

— …вас даже самым красивым мужчиной официально признали, правильно?

— Мало ли, кто кого кем признает…

— Тем не менее, а в Италии, в Индии и на Ближнем Востоке вы — обычный гражданин, которого не так уж в лицо и знают. Модно одетый, продвинутый, но вслед не оглядываются, автографы не берут и каких-то слов, благодарных или не очень, не говорят. Скучно вам там не было, это вас не тяготило?

— Уже нет — звездная болезнь, когда тебя узнают и тебе это приятно, хоть ты и скрываешь, но душу, сердце и все остальные органы это греет, достаточно быстро исчезла. Это больно было…

— …больно?

— Да, и я не думал, что с публичной сцены уходить так тяжело будет. Я ведь все же на телевидении не родился — я из печатной журналистики и через все этапы прошел: пресса, радио, и только потом уже телевидение, поэтому считал, что как у человека, не на экране рожденного, ломки у меня не будет, а оказалось, была, и ощутимая. Больно не столько оттого, что люди не узнают, было, сколько оттого, что настолько значимым, насколько был, себя ты не чувст­вуешь.

— Чем эту ломку вы заглушали?

— Написанием книги. Она все же научная, и сейчас я в процессе написания научной статьи на английском, которую в хорошем западном, по возможности типа оксфордского, журнале по социологии или пси­хологии опубликовать хотел бы, потому что эта работа того заслуживает.

«Главная проблема Украины: люди в абсолютном большинстве областей униженными себя чувствуют»

— Вы ведь родоначальником нового жанра стали…

— Надеюсь, что это правда так.

— Диссертацию защищать можно…

— Я бы хотел — наверное, этим займусь. Понимаете, это совсем другое! — во что-то уходить надо, что от того, что раньше делал, совершенно отличается.

— Хорошо, вот вы в Киев летели, самолет снижаться начал, что через 20 ми­нут посадка, объявили — что в этот момент вы почувствовали?

— Дима, я домой летел…

— И что-то в душе происходило?

— Безусловно, но с самого начала, ког­да в самолет вошел и стюардесса с улыбкой на меня посмотрела. Я понял, что не так уж неузнаваем…

— …и стюардесса хорошенькая…

— Ну да, и мне полегчало (улыбается).

— В Италии и в других странах, где эти полтора года вы были, за украинскими событиями следили?

— Естественно, но за крупными, важными — не за мелкими дрязгами.

— То есть Украину из поля зрения не упускали?

— Не упускал.

— Исходя из того, что вы читали и знаете, Украине, на ваш взгляд, конец или еще нет?

— Серьезный вопрос…

— Если откровенно, происходящее у нас — это шизофрения (это мое мнение), вынос мозга, то есть с нашей страной такого быть не должно и не может, а вон поди ж ты… Это что, конец уже близок или что-то все-таки Украину спасет, убережет?

— Думаю, что вы правы — не знаю, шизофрения это или что-то другое… Я в эти болезни души не очень верю, но, с моей точки зрения, Украине немного времени осталось — это несомненно. Что грозит? Когда я на ту карту эмоций, которую составил, смотрю, понимаю, что, конечно, Ук­ра­ина очень сильно расколотая страна и самое-самое неприятное ей грозит, а есть ли выход? Разумеется — просто желание нужно: понять, что положение такое и что очень быстро решения принимать надо.

Главная проблема Украины: люди в абсолютном большинстве областей униженными себя чувствуют — из-за условий, в которых живут, несправедливости, которую каждый день наблюдают, и исправлять это немедленно надо, поэтому «социальная революция» я говорю. Я бы «эволюция» сказал, но для эволюции времени нет — вот нету!

«Каждому гражданину Украины государство ежемесячно 3400 гривен выплачивать должно»

— Вы интересную мысль высказали, что каждому гражданину Украины государство ежемесячно 3400 гривен выплачивать должно…

— Дима, если бы это моя идея была, я бы вас немедленно попросил на Нобелевскую премию меня номинировать, но она не моя…

— …а чья?

— Швейцарских молодых людей и, в принципе, всей Европы, Австралии и так далее, даже Индии и Бразилии (все страны сейчас перечислять не буду), потому что все понимают: абсолютно новая эпоха наступает. Когда вы у человека спрашиваете: «Где ты работаешь?», это вопрос бессмысленный — могу работать, могу не работать, потому что технологии рабочие места заменяют…

— …интернет тот же…

— Да все вместе. Послушайте, еще 10 лет назад мы не думали, что мобильный телефон в наших руках инструментом глобальной, мировой, политики станет! — и через те же 10 лет окажется, что рабочая неделя у нас два дня длиться будет, работать 15 процентов населения будет, и это нормально, так жизнь развивается, и все это понимают, а в Украине нет. Люди о безусловном базовом доходе как о необходимой мере говорить начинают, чтобы…

— …чтобы революций, в конце концов, не было…

— Ну правильно: чтобы эмоциональную стабильность сохранить. Революции ведь откуда начинаются? 1917 год возьмем — это же наша общая история: солдаты в окопах гниют, для евреев черта оседлости существует…

— …и у царей тоже все плохо…

— …вот! На Германию 1920-1930 годов смотрим: униженный народ, униженная элита — и пожалуйста, происходит то, что происходит: себе врага находят. Главное ведь врага найти, правильно?

— Как классик писал, «Униженные и оскорбленные»…

— Угу, поэтому я по такому пути пойти предлагаю. Почему про 3400 гривен сказал? Это две минимальные зарплаты. Швейцарцы подсчитали, что на взрослого у них 2500 долларов получается и 625 — на ребенка: что это значит? Человек с рождения до смерти деньги получает: до 18 лет ему 625 долларов выплачивают, а дальше — 2500, всем, от олигарха (правда, у них олигархов нет, но у нас-то есть) до самого бедного человека…

— …так это коммунизм!..

— Нет, просто нормальное видение будущего, а что, между прочим, в коммунизме плохого? Мы, когда слово «коммунизм» слышим, думаем: «Боже мой, Ленин придет…». Не придет…

— А я вам скажу, что в коммунизме плохого…

— Что?

— Коммунисты…

— (Улыбается). Ну, ладно, так вот, это не коммунизм — это просто достойная жизнь каждому, вы спросите: «А алкоголики? Они же тоже деньги получать будут…».

— Ну и что? Пусть пропивают…

— Ну, дети ведь и у них есть.

— Вопрос: Украина каждому украинцу 3400 гривен в месяц выдавать в состоянии?

— Дим, вы, когда мне этот вопрос задаете, себя и меня унижаете. Самая большая страна в Европе, потенциально и реально богатая, говорит: «А где деньги мне взять?» — это же смешно! Маленькая Албания себе такого не позволяет, Босния и Герцеговина тоже…

— …Израиль вон в мировых лидерах вообще…

— Да никто «У меня денег нет» не говорит!

— Может, перестать красть надо?

— Ну, это один из выходов.

«С олигархами работать я не хочу и на телевидении тоже»

— Скажите, пожалуйста, Путин в России навсегда?

— Такой, как Путин, или Путин, думаю, надолго, и я считаю, никакого значения не имеет, 2024 год или не 2024-й. Если понадо­бится, он останется, а если нет — другой придет, который лучше не будет. Что под словом «лучше» в виду мы имеем? Либеральным демократом не будет.

— Значит, над Россией эта карма висеть всегда будет? Вернее, это над нами она нависла…

— Вы знаете, Россия, в общем-то, очень талантливая страна…

— …разумеется…

— …и неординарных людей там большое количество…

— …согласен…

— Вот, болотная была — хорошо, сейчас еще одна акция протеста прошла… Я, если честно, опасаюсь того, что эту протестующую часть народа российская власть в такой тупик затолкнет, что крайние меры начнутся…

— А они уезжают просто, люди эти…

— Они уезжать могут, а потом взрывать начать — понимаете? Политическое насилие ведь где родилось? Не в Германии или Италии — в России это традиция, часть культуры…

— …конечно…

— …и сейчас власть россиян в этом направлении толкает. Им это, наверное, надо — чтобы себя сохранить, ведь на насилие насилием отвечают.

— А война, Савик, когда-нибудь у нас закончится?

— Думаю, да. Хотите меня спросить, как? Разумеется, война — это большая угроза, люди каждый день погибают, но главная наша задача — такую жизнь и такие условия в стране создать, чтобы стимулы эту войну прекратить были. Сегодня таких, увы, нет…

— …и война выгодна…

— …понимаете?

— Скажите, пожалуйста, за время вашего нахождения за пределами Украины кто-нибудь из украинских олигархов с какими-то предложениями вам звонил?

— Не олигархов. У меня одно предложение было — новый проект начать…

— И можем озвучить, от кого?

— Нет, не надо — зачем? Я просто отказался: с олигархами работать я не хочу и на телевидении тоже…

— Вам просто олигархи надоели…

— Я думал, что я им надоел (улыбается), но, оказывается, еще не до конца.

— Хотя, если на всех олигархов, с которыми вы сотрудничали, посмотреть, мне кажется, комфортнее всего вам с Ринатом Ахметовым было: он, по-моему, в вашу работу не вмешивался…

— Ну, у него друзей много. И партнеров. И коллег…

«А вы уверены, что Украине президент нужен?»

— В Украине выборы скоро — президентские, затем парламентские, их дыхание уже чувствуется. Накануне выборов кто-нибудь из топовых украинских политиков какие-либо предложения вам делал?

— Нет, и я вам искренне говорю: это меня не интересует, я вообще на эту тему разговаривать не хочу. Понимаете, мы канал делать пытались — неолигархический, независимый, который бы развитию среднего класса способствовал, креативным людям помогал, позитивные стороны показывал, ведь это очень важно — положительных людей, людей с инициативой, то есть активную часть общества, показывать, и именно та часть общества, которую мы активной считали, нас не поддержала. Побоялись… Им власть угрожала — я всех тех предпринимателей имею в виду…

— …которые канал финансировать могли бы…

— …реальными акционерами стать и все это в общественное телевидение пре­вратить, но этого не произошло, поэтому предложения, о которых думаю, что рано или поздно все это в очередную ловушку пре­вратится, сегодня не рассматриваю.

— Ваша программа, однако, в ук­ра­ин­ском телеэфире выходить когда-ни­будь будет? От кого это вообще зависит?

— Вы очень сложный вопрос задаете… Сказать, что от общества, — не сказать ничего, что от общей ситуации — то же самое… Чтобы Украина себя сохранила и чтобы здесь какие-то ростки гражданского общества появились (чтобы вообще общество формироваться начало, потому что его нет) и гражданской элиты, менять абсолютно все надо, понимаете?

— Понимаю, конечно,…

— Эту вот политико-олигархическую элиту, которая уже 25 лет правит…

— …на свалку истории!

— Ну, хорошо, свалкой, чтобы обидно не было, давайте это называть не будем — в дом отдыха.

— Вы их обидеть боитесь?

— Нет — я людей уважаю…

— Да? А я почему-то нет. Савик, а чтобы ваша программа в эфир выходила, президентом Украины кто стать должен?

— А вы уверены, что Украине президент нужен?

— Я абсолютно уверен, что нет.

— Потому что это же не президент, понимаете? Мы в абсолютно абсурдной оруэлловской стране живем, «у нас парламентско-президентская республика», — говорим… Извините, а что это такое?

У нас президент гарант чего? Я не о нынешнем говорю, а о президенте вообще. Народ, в конце концов, два раза доказал, что свое достоинство защитить может, второй раз даже кровь пролил…

— …только власть, как оказалось, выбрать не может…

— Ну, это да. Народ доказал, что в состоянии целостность страны защитить, а решения принимать права он не имеет. «Вы, ребята, на Майдан идите, на фронт, а решения принимать мы будем — за вас все решим» — и народ почему-то с этим соглашается! Это неправильно.

Парламентская или президентская республика — это не вопрос, и в той же Швейцарии он не задается. В любой город поезжайте и на улице спросите, можете даже на четырех языках — на вас все равно как-то странно смотреть будут, как на человека, какой-то болезнью, как вы сказали, типа шизофрении, страдающего. Главное ведь не это, а то, что решения народ принимает. Референдум, в конце концов, есть — почему Украина так не может?

Вы спрашиваете, когда война закончится. Когда Украина для России примером станет.

«Политиком быть не хочу — меня это не интересует»

— У меня традиционный вопрос есть, который всем своим гостям задаю: кто лучшим президентом Украины за все почти 27 лет независимости был?

— Смотрите, при Кравчуке и Кучме я здесь не жил, поэтому судить не могу, но из трех, при которых жил, это, несомненно, Виктор Андреевич Ющенко — при всех своих минусах, о которых мы знаем. Я ведь в Украину не из Голландии или Швейцарии, а из России приехал, я знал, что такое президент, Кремль, «Газпром», и тут вновь услышал: «Газ — это президентский бизнес». Я подумал: «Что, опять? Снова туда же? Вот это прекратить надо», но, повторюсь, для человека моей профессии — Ющенко, это точно.

— Кто же следующим президентом Украины будет? Предсказать рискнете? Оракулом сегодня будете?

— (Задумался). Кто президентом будет?.. Не знаю. Искренне вам говорю.

— А сами вы в украинскую политику пойдете?

— Нет. Я безусловный базовый доход предлагаю, считаю, что это инициатива снизу должна быть, настоящее социальное движение, и я бы такое делал. Когда все мы договоримся о том, что политик народу служит…

— …о правилах игры…

— Ну да! Когда я на медфак поступал, что себе говорил? «Я лечить людей хочу, потому что, когда вижу, что человек боль ощущает, страдаю. Мне это неприятно, и потому хочу ему помочь от боли избавиться», а что политик себе говорить должен? «Политиком быть хочу, потому что хочу, чтобы люди лучше жили» — это же просто!

— Ну, у нас политиками быть по другой причине хотят…

— Правильно, так вот, я по этой причине им быть не хочу — меня это не интересует. Я столько других увлекательных вещей в мире знаю, которыми вместо этого заняться мог бы!

— Еще один личный вопрос: наивным и слишком романтичным вы себе не кажетесь?

— Конечно (улыбается), но слушайте, историю только романтики творят!

«Так, как меня и нашу команду Коломойский унизил, не унижал нас никто»

— Столько лет с политиками первого эшелона общаясь, что практически все они — негодяи, вы наконец поняли?

— Ну они же такими не родились…

— Это уже второй вопрос…

— Ну скажите мне, Михаил Сергеевич Горбачев — он негодяй?

— Нет…

— Он романтик. Поначалу… А сейчас в не­по­нятного человека для меня превратился.

— Это возраст, Савик, — болезни и возраст, а за то, что этой закрепощенной стране свободу он дал, дружно спасибо ему скажем. Он шанс предоставил, а воспользовался им или нет — уже не от него зависело…

— Согласен, но когда он сейчас говорит, что Путин, оккупировав Крым, правильно поступил…

— Пожилой человек, нездоровый…

— Возможно, но вот Обама — политик? Политик. И романтик. Я его уважаю? Разумеется, да. Ганди — еще один пример. В Индии восемь месяцев я провел и очень много о нем слышал — как хорошего, так и плохого. Ну, хорошее — то, что современную Индию он создал, от колонизаторов освободил, причем не путем насилия, а с другой стороны, многие считают, что конф­ликт между индуистами, мусульманами и сикхами именно он породил. Впрочем, не в том дело — это человек, который своей душой и своим телом не только страну преобразил: и наше понимание, наши ощущения изменил, поэтому в такого рода романтиков я верю, и я такой же. Я уверен, что сделать все можно, — личным примером, желанием, энергией…

— Ну, неслучайно же Путин когда-то сказал, что после смерти Ганди теперь уже и поговорить не с кем…

— (Улыбается). Путин, конечно, фантастический человек, потому что он портит все — все, что есть светлое, гражданское, чистое. Вот это он делать умеет, правда, в Украине у него последователи хорошие, и слово «реформы» у нас — это ругательство, «демократия» — ругательство, «либеральная демократия» — еще хуже, чем мат…

— Кем-то из политиков в Украине вы очаровывались?

— Нет.

— Никем?

— Абсолютно.

— А кто из нынешних украинских политиков вам больше всех нравится?

— Из сегодняшних? Ой, что кто-то нравится, сказать не могу. А в действии мы кого видели? Вот я вам встречный вопрос задам…

— Из тех, кого видели, не нравится…

— …(вместе) никто!

— Кто из олигархов на вас самое яркое впечатление произвел?

— «Яркое» — это какое?

— Вот пообщаешься с человеком — и понимаешь: ну, яркий!..

— В плохом смысле?

— В любом…

— Ну, так, как нас, в смысле, меня и нашу команду, Коломойский унизил, не унижал нас никто: из эфира за 20 секунд до начала выключить — это, конечно, придумать надо. Это впечатляет, но ярким его назвать… Мы же, когда о людях говорим, определенный уровень подразумеваем. Смотрите — Джон Кеннеди. Он слова «Не спрашивай, что твоя страна сделала для тебя, — спрашивай, что ты можешь сделать для своей страны» произносит — вот есть сегодня в Украине политик, который так народу сказать может? Нет.

— Увы…

— А раз нет, кого же мне уважать? (Руками разводит).

«Ларри Кинг? Конечно, я лучше»

— Савик, а секрет вашей харизмы и вашего успеха в чем — это врожденное или вы над собой долго работали? Или жизнь трудилась?

— Нет, я реально работал, через очень многое прошел, всегда за выживание в моей профессии на многих языках боролся, но дело не в этом — совсем в другом. На радио и телевидении я одну очень важную вещь понял: самое главное — идея формата. Людям должно быть понятно, что ты делаешь и какое чувство, идею, эмоцию до них доносишь. Самое важное — мой формат: это ключ к моему успеху, а если бы на телевидение я вернулся и, скажем, тот формат, который раньше делал, не делал бы, большее количество времени по­иску другого, правильного, посвятил бы.

— Ваша мама всегда мечтала, чтобы вы таким же, как Ларри Кинг, были — вы уже такой же, как Ларри Кинг, или лучше?

— Конечно, я лучше (улыбается).

— Зачетный ответ! В футбол вы еще играете?

— Я вот тут два дня назад на «Олимпийском» начальнику нашей службы безопасности пенальти забил и с тех пор еще не­множко похрамываю… Футбол — это моя страсть, это никогда не уйдет — люблю его, разумеется, но играю не часто.

— В финале Лиги чемпионов за «Реал» болели?

— Нет, финал с арабскими ребятами я смотрел, и понимаете, Салах сегодня…

— …выше, чем президент Египта…

— …не только Египта! Вы матч «Ливерпуля» включили — и даже на экран смотреть, когда город взрывается, не надо: это значит, Салах гол забил. Это человек-символ, поэтому, естественно, за «Ливерпуль» я болел, и когда эту травму он получил, я это сумасшедшей несправедливостью счел, потому что Серхио Рамос абсолютно недозволенный прием применил…

— Считаете, он это специально сделал?

— Считаю, что да и что он должен был быть наказан. Игру «Ливерпуля» это абсолютно сломало, причем Салах же в любимой моей «Фиорентине» играл и оттуда ушел, за что вся Флоренция не очень его любит (улыбается).

— Вы говорите, что финал с арабами смотрели — в арабской стране наверняка, а как арабы к вам, еврею, относятся, недопонимания у вас нет?

— Ну, если трусы нам не снимать, все мы одинаковые…

— …к тому же вы на араба похожи…

— …очень! (Улыбается).

— К тому же арабы на евреев похожи…

— Ну, они же семиты.

«Сердце мое свободно, но, что в данный момент к отношениям готов, не уверен»

— Я нескольких ваших спутниц наблюдать возможность имел, а сейчас вы одиноки или ваше сердце занято?

— Нет, мое сердце свободно… Что значит «занято»?

— Ну, девушка у вас есть?

— Одна? Нет (улыбается).

— Звучит призывно…

— Давайте не будем, это не рекламная кампания… Что в данный момент к отношениям готов, я не уверен, потому что мне сейчас моя жизнь очень нравится — фильм в Индии, книга в Украине, может, научную статью в Англии напишу, а потом, может, в Америке… Я санскрит изучаю, а затем поработать над собой в английском собираюсь — я себя очень свободным чувствую.

— Меня часто спрашивают, когда Савик Шустер в Украину вернется, и я этот вопрос вам переадресовываю…

— Во-первых, в сентябре приехать хочу и уже по стране поездить, книгу мою пообсуждать — людям время ее прочитать дать и такой тур сделать. Понять, приемлемая идея или нет, что изменить нужно, что чи­та­тели говорят, услышать. Это во-первых, так что в Украине я все равно буду, а проект… Когда условия для хорошего гражданского общественного проекта будут. С властью и с олигархами бодаться больше я не хочу: жизнь на глупости тратить надоело — гораздо интереснее чем-нибудь другим заниматься.

— Спасибо за интервью, Савик, — руки у вас уже не дрожат?

— По-моему, нет — вегетативная система успокоилась (улыбается).

— И напоследок. Однажды у меня на дне рождения вы а капелла потрясающе песню итальянских партизан Bella ciao спели. Поскольку мы финишируем и поскольку руки у вас уже не дрожат, давайте красиво закончим — пару куплетов из этой песни спойте, ведь в моем понимании вы сейчас — итальянский партизан…

— (Смеется). Дима, когда эта идея в голову к вам пришла? Сейчас?

— Только что…

— Все, кто меня знают, скажут: «Как ты со своими партизанами надоел!», потому что чуть что — сразу эта песня. Ну ладно. (Поет):

Una mattina mi son svegliato,o bella, ciao! bella, ciao! bella, ciao, ciao, ciao!Una mattina mi son svegliatoed ho trovato l’invasor.O partigiano, portami via,o bella, ciao! bella, ciao! bella, ciao, ciao, ciao!O partigiano, portami via…

Все!

— «Я на рассвете уйду с отрядом га­ри­бальдийских партизан!». Возвращайтесь, Савик! Спасибо!

— И вам спасибо!